(В продолжение Части I , Части II, Части III и темы, поднятой в статье “КАТОЛИЧЕСКАЯ ЕВРОПА – РОДИНА ГЕНОЦИДА И НАЦИЗМА“)

Посмотрим, каково было положение таких же рабочих команд в Царстве Польском и в Литве.

Доктора: Зимин, Яблонский, Соколов, Кухтевич, Блюменталь, Цуриков дали мне следующие сведения:

«Пленные работали почти как норма 13–14 часов в сутки, но не редко и по 18 часов. Условия работы чрезвычайно тяжёлые. Пленные помещались в лучшем случае в сараях, очень холодных, или в землянках, почти лишённые света, воздуха и очень сырых. В большинстве же случаев они помещаются в конюшнях и коровниках прямо на навозе. Пища была крайне скудная. Обычный тип пищи — хлеб от ½ до 3/8 ф. (154-200 г.) в день на человека. Утром кофе без сахара и молока, в обед суп крайне жидкий из какой-нибудь крупы и брюквы, ужин — мучная болтушка. Как особенная редкость иногда давалось по 2–3 нечищеной картошки и селёдка. По приблизительному вычислению докторов Блюменталя и Кухтевича, число получаемых калорий равнялось не более 1/3 —1/5 количества таковых, необходимых для поддержания равновесия обмена здорового рабочего человека. Сама работа была крайне тяжёлая, требовавшая напряжения всех физических сил работника. Она состояла, главным образом, в обслуживании фронта, как-то: погрузка снарядов и другой амуниции для армии, проведение железных и шоссейных дорог, постройка мостов, осушка болот и т. д. Существовала целая система принуждения, которая заключалась в нечеловеческих истязаниях, голоде и просто убийствах. Медицинская помощь в таких командах почти отсутствовала, так как врачебный персонал находился при лазаретах в городах, куда свозились не больные, требующие лечения, а просто отработанный человеческий материал, беспощадная эксплуатация которого доводила до быстрой гибели, и обыкновенно такой человек, привезённый в лазарет, или погибал через несколько дней или оставался на всю жизнь калекой. Но попасть в лазарет было не так легко. Рабочие команды были разбросаны по всем закоулкам Царства Польского, Литвы и Курляндии, очень часто в почти непроходимых её дебрях, и эти несчастные, которые попадали туда, становились рабами, ими бесконтрольно распоряжались немецкие ландштурмисты, которые упорно не хотели признать, что и русский человек может болеть, и считали больных симулянтами. Таким образом, несчастному больному, который изнемогал на работе, прежде чем попасть в лазарет, приходилось пройти через целый ряд зачастую придуманных специально пыток, которым по своей жестокости могли бы позавидовать палачи средневековья. Битье палками, кулаками и ногами не считалось наказанием. Это была непременная обстановка повседневной жизни. Для наказания был выработан целый ритуал: привязывание к столбам и деревьям, такое же привязывание, но только так, что человек не касался ногами земли. Подвешивание в виде распятия, битье палками по особому приговору с нанесением определённого количества ударов, часто по определённой части тела, так например: ложили на бочку на спину и били палками по животу, пока человек не терял сознания. Сплошь и рядом пленных просто убивали.

Не только о каком-нибудь правовом положении пленных на таких работах не может быть разговоров, но они обыкновенно не заявляли даже жалоб на своих палачей, если случайно в эти рабочие команды заезжало какое-нибудь немецкое начальство, так как после жалоб, которые всегда не имели никакого результата, истязания ещё усиливались. И вот от этих несчастных, которых присылали к нам в лазарет, мы непосредственно и черпали свои материалы. Некоторым из нас удалось побывать и в самых рабочих командах и своими глазами увидеть картины, о которых мы с таким ужасом и состраданием к героям бессмертного рассказа Бичер-Стоу читали в её книге «Хижина дяди Тома». Да, это были рабы, отданные во власть, по воле злой судьбы, не каким-то средневековым проходимцам-плантаторам, а культурному немецкому народу».

Студент варшавского университета Леонид Иванович Михайлов показал следующее: «Я был отправлен в лазарет в Белосток, подле которого работали 46-я и 38-я рабочие команды. Со мною вместе поехал и доктор Репьев. Ехали мы из лагеря Штралькова в Белосток четверо суток. За все время пути нас из вагонов не выпускали и не кормили. Питались мы только тем, что удалось захватить с собой. По прибытии в Белосток нас поместили в каком-то коридоре на полу, вместе с немецким конвоиром. Утром нам то же ничего не дали есть. Потом меня перевели в лазарет, в холерные и тифозные бараки. Среди пленных было много случаев дизентерии, вследствие того, что пленные ели от голода сырые фрукты и овощи, которые могли где-нибудь на работах достать. У кого были сапоги, немцы отбирали, а потому наши пленные прибегали к хитрости — ходили в одном сапоге, спрятав другой. В рабочем батальоне № 46 был случай убийства пленного солдата одного из Сибирских полков немецким солдатом за то, что тот якобы не уступил дороги. На работах по устройству шоссе, выгрузке угля на станциях и по рубке леса избиение палкой, часто молотком и прикладами было постоянным явлением. Часть рабочего батальона № 39 хотели отправить на работы на фронт. Эта команда рассказывала мне, что когда её собрали для отправки, то она запротестовала. Тогда их стали бить, чем и по чём попало до тех пор, пока они не согласились ехать. Немецкий врач Раш из Берлина заставлял себя ежедневно носить на носилках в русский лазарет, говоря, что имеется такая масса пленных, что ему было бы смешно самому ходить. Он же в моем присутствии бил пленных по лицу. В брюшно-тифозном отделении он заставлял всех без исключения лихорадящих больных выстраиваться у ножного конца кровати совершенно голыми и проходя ограничивал свой осмотр больных только щелчком по животу. Доктор Раш был высок ростом, тяжеловесен, носить его было тяжело. Пленные приделали к носилкам колеса и возили его ежедневно, несмотря ни на какую погоду. Санитарный фельдфебель Адольф во время поверок низшего санитарного персонала бил их часто хлыстом или носком сапога. В последнее время я работал в лагере Скальмержице, в 4-х верстах от Калиша. Там работало ещё несколько русских врачей: Ушаков, Лоскутников, Марковский, Попов. Лазарет и рабочие команды в санитарном отношении были подчинены двум немецким врачам: Микс, а фамилию другого я забыл — он был в то же время железнодорожный врач. Они не признавали пленного больным, если температура у него была ниже 38,0°. Были случаи, когда больных доставляли в лазарет только после второго приступа возвратного тифа. Было немало случаев, когда больные с воспалением лёгких доставлялись в лазарет уже в стадии разрешения, но настолько ослабленные, что умирали на второй день после прибытия. Доктор Микс, не стесняясь присутствия русских врачей, бил больных. В лазарете пища очень плохая: утром жидкий желудёвый кофе без сахара, в обед болтушка или суп без мяса с песком от нечищеной картошки, которую изредка клали в этот суп. В три часа дня чай, т. е. навар из каких-то трав без сахара, вечером болтушка. Хлеба полагался один буханок, весом приблизительно в 3 фунта (1230 г.) на семь человек в день. Особенно слабым больным можно было выписывать, как особое добавочное питание, приблизительно стакан молока снятого в день и одну булочку в 70 грамм веса и, как редкость, давалась рыба».

Продолжение следует…

История ксенофобии, расизма, геноцида и национализма уходит корнями в национальные традиции европейских народов в странах, где доминировали те или иные формы католицизма. Кстати, холокост – “жертва всесожжения” очень хорошо перекликается с Auto-da-Fé, сожжением книг, факельными шествиями, сожжением Хатыни, напалмом во Вьетнаме
Так, в ХХ веке первые концлагеря в Европе были организованы не Гитлером, а австрийцами в Талергофе и Терезине, где уничтожали русинов, галичан и буковинцев-русофилов по доносам поляков и украинских националистов.

То, что сейчас происходит на Украине, – реализация европейской нацистской идеологии, направленной на протяжении многих веков против России. Украинские фашисты переняли не только идеологию, но и методы уничтожения “инакомыслия”. Сравните фотографии, приведённые ниже:

Как видим методы у них всегда и везде одни и те же на протяжении столетий.

Англичане, американцы… англосаксы, кто они? Это – древнегерманские племена англов и саксов. Таким образом, и немцы и англичане, и американцы одним миром мазаны. Садизм, нацизм и животная ненависть к России у них в крови. О том, кто они очень хорошо знают коренные народы северной Америки и островов Карибского моря, Индии, Бангладеш, Австралии, Новой Зеландии и другие. А можно ещё вспомнить Кромвеля, за раз уничтожившего треть населения Ирландии, а это 500 000 человек. Или те 20 стран, которые подвергались бомбардировкам США после ВОВ. Или миллионы погибших во Второй мировой войне и миллионы после.

А что мы? Били немцев и поляков, вставим фитиль и англосаксам. Давно нарываются. Пора уже припомнить все их козни, и оккупацию Мурманска, и попытки захвата Дальнего востока, что в японскую войну, что после революции, и науськивание турок, и поддержку Армии Крайовой, которая ничем не отличалась по степени жестокости от бандеровских резунов, венгерских садистов и хорватских усташей.

(В продолжение Части I , Части II и темы, поднятой в статье “КАТОЛИЧЕСКАЯ ЕВРОПА – РОДИНА ГЕНОЦИДА И НАЦИЗМА“)

Посмотрим же, что доводило людей до такого состояния.
Среди прибывших в этой группе мною было опрошено по специально-выработанному мною опросному листу для того, чтобы сведения можно было более или менее систематизировать, сто тридцать человек. Все они дали совершенно тождественные ответы. Как наиболее полное, я приведу здесь сообщение, данное мне Алексеем Захарьевичем Захарьевым-Васильевым (исполнявшим должность младшего медицинского фельдшера 10-го сибирского стрелкового полка, Симбирской губернии и уезда, Сюндюковской волости, село Кайсарово).

«Я знаю из рассказов прибывающих солдат, что на работах во Франции было до 5.000 русских пленных. Я сам был в 13-м батальоне, которым заведовал лейтенант Зимс, на которого наши пленные подали рапорт вам. Немецкие солдаты и фельдфебеля во все время наших работ там на глазах у офицеров избивали нас немилосердно; мы не жаловались, потому что после жалоб избивали ещё хуже. Когда мы были на работах в местечке Сизон, то жили там в конюшнях. Строили мы там железную дорогу. Все конвойные с ружьями и палками. Когда утром мы выстраивались для того, чтобы идти на работы, то конвойные кричали: «больные, выходи». Последних осматривал простой немец солдат-ландштурмист. Больных он определял на глаз и казавшихся ему здоровыми избивал тут же кулаками или палкой. Больными он считал только имеющих раны. Был случай, что голодный пленный забежал в деревню попросить хлеба, нам же строго запрещалось общение с французами; его поймали, страшно избили и стали изнурять работой, он упал и не мог встать, несмотря на то, что его били ногами и прикладами, понуждая подняться. Часовой на моих глазах пристрелил его. Из Сизон нас перевезли в Беве. Тут опять строили железную дорогу. Жили в сарае без отопления, было очень сыро и холодно. Кормили ужасно: суп, как вода; 2 раза в день, кроме того, от сарая, где мы жили, до места работы нужно было пройти версты 3, поэтому на работу нас поднимали в 4–5 часов утра, а с работы мы возвращались в 6–7 вечера. Утром мы всегда ели в пути, чтобы не терять времени и потому чашку свою мы всегда имели за поясом. На обед давали не больше получаса отдыха. Почти все в Беве болели желудками — поносы. Мы видели привозимые на нашу кухню мешки с очень мелкими древесными опилками, которые, как упорно ходил у нас слух, немцы примешивали в наш хлеб. В сарае всегда лежало больных человек 150, которые не могли уже ходить. Этими больными заведовал немецкий унтер-офицер Ганушек. Он пытался говорить по-русски, они его не понимали, и он за это или выгонял их, как здоровых, или нещадно избивал. У больных температура была редко выше 35,8. Немец, видя это, считал этих измождённых голодом и страданием людей за здоровых и нещадно избивал. На моих глазах был следующий случай: был принесён с работ на носилках больной, немец померил температуру — 35,5, он схватил палку и стал избивать несчастного; тот, не имея возможности встать, пополз на четвереньках в сарай, чтобы спрятаться, а немец продолжал его бить. Это случилось в 6 часов вечера, а в 11 избитый умер. Врач немец Фрикенштейн даже не зашёл посмотреть, когда ему доложили, что умер пленный. Далее нас повезли на работы к Вердену тоже на постройку железной дороги. Первая рабочая рота из нашей партии работала в непосредственной близости от рвущихся французских снарядов, все мы на французском фронте ясно слышали стрельбу и видели прожекторы. К жителям нигде нас не пускали. Под Верденом мы жили тоже в сарае, спали на сетках, сделанных из проволоки в три ряда, один над другим, с промежутками в ¾ аршина (53 см), без всякой подстилки. Было дано по два одеяла, мы же сами приносили с работ ветки деревьев, которыми и устилали сетки, но спать временами было невероятно холодно, так как кругом обдувало. Среди двора, где мы жили, были громадные кучи навоза, лужи, сюда же сливались помой. На работах этих много умерло от поноса, было очень много с опухшими ногами. Все, больные и здоровые, лежали вместе, мы уже сами лежавших с поносами перекладывали с верхних сеток вниз. Лекарств почти никаких не было, в бани не ходили по 3 месяца, вши заедали. Я старался держать себя чисто, но ничего не помогало. Люди ходили, как тени. Был только один колодец, подле которого стоял часовой, чтобы мы из него не брали воды, так как её было мало, одолевала жажда, и были случаи, что люди выпивали воду из карбидной лампы и отравлялись. Когда количество больных, не могущих ходить, достигло громадных размеров, и почти некому уже было ходить на работы, несмотря ни на какие побои, то приехал генерал-врач и стал отбирать слабых. В точности цифру не помню, но, кажется, было отобрано около 1.000 человек и отправлено в лагерь Нейгаммер в Силезии, так как мы были приписаны к этому лагерю. Кроме этого мы уже и раньше отправили около ста, если не больше, тяжелобольных в лагерь Тенорк, где, по рассказам солдат, работали немецкие врачи. В роте на 500 человек в то время было не менее 200 человек с отёчными ногами. После того, как генерал-врач отобрал таких больных, которые уже почти не могли ходить, нас повезли в апреле в Бельгию в город Курте опять на постройку железной дороги. Здесь были те же условия работы, те же истязания, что и раньше. За 6 месяцев сплошных страданий нашу команду в 2, тысячи человек здоровых, крепких людей превратили в каких-то калек. Люди едва ходили, не слышно было говора, только по ночам сквозь сон стонали и кричали. Здесь сильно стали умирать от поносов и отёков, и только тогда стали приезжать какие-то немецкие генералы и доктора. Мы все были покрыты вшами и все больные. Помещались мы в Бельгии в сарае с цементным полом, покрытым навозом. Никаких нар не было, лежали прямо на навозе. За три дня до Пасхи приезжал какой-то немецкий генерал освободил нас на три дня от работы, приказал устроить нары, и нам выдали соломы. Отсюда нас опять повезли во Францию, в Освальд. Жалоб мы никогда не заявляли, ибо боялись, так как жалобщиков немилосердно избивали. Народ был запуган и забит. Сколько всего было загублено на этих работах людей, я не могу вам сказать точно, но умирало очень много, иногда по 2–3 человека в день, особенно на 4–5 месяц работы, от истязаний, непосильной работы, голода и холода. Люди были, как тени, не могли стоять, не могли говорить, ноги опухшие; температура у умирающих была 36 и ниже — это были живые скелеты. Я попался в плен 27-го июля 1916 года под местечком Остров. Нас пять суток гнали до Замостья и ни разу не дали нам есть. Конвой был смешанный, т. е. немцы и австрийцы, и если среди последних попадались русины, то помогали нам, чем могли. Зато венгры — те же немцы. Из Замостья часть из нас послали копать окопы, часть носить снаряды, а некоторых погнали на полевые работы.» Таково было положение наших пленных, работавших в больших рабочих командах на занятых территориях Франции и Бельгии.

Продолжение следует…

(В продолжение Части I и темы, поднятой в статье “КАТОЛИЧЕСКАЯ ЕВРОПА – РОДИНА ГЕНОЦИДА И НАЦИЗМА“)

Положение русских пленных в рабочих командах в занятых немцами Бельгии, областях Франции, Царства Польского и Литвы.

Прошение солдат, поданное мне, как представителю пленных лагеря Пруссиш-Голланд, для передачи коменданту: «Честь имеем покорнейше просить г. коменданта сего лагеря обратить внимание на наше военно-пленное положение в том, что мы, русско-военнопленные, выехали с лагеря Неймарк 10-го октября 1916 года на работу во Францию и работали 3 месяца в Блеонкуре на окопах и за три месяца не получили ни один пфенинг жалованья. Потом мы работали в местечке Бевей один месяц и получили за это время по 5 марок, и пища была очень плохая: один раз суп и работа от 5-ти утра до 8-ми вечера. Потом мы работали в местечке Брикинай около 2-х месяцев и получили по 7 марок, и пища была очень плохая: один раз суп. Помещение было очень плохое: разорённые сараи и нары из проволоки и ничего подмостить не было, а обходились хуже, чем со скотом, били до смерти, чем попало. Каждый конвойный имел по палке, кроме винтовки, и палки часто меняли. Потом нас привезли сюда, и мы работали в Масвальде два с половиной месяца, за которое время получили 12 марок, а пища была так сильно плоха, что даже плоше быть не может: один раз суп, и то вода, и два раза чай, а работа была сильно невыносима. На железной дороге работали с 6-ти утра и до 6-ти вечера, и каждый день с работы по 2–3 человека уносили на руках до лагеря, а ему ещё и хлеба не дадут. Говорит наш комендант, что он представляется, и дадут ему хороших палок, а он через ночь и помер, и даже врач признавал, что люди убитые, поэтому просим покорнейше г. коменданта сего лагеря обратить внимание на нас, военнопленных, и хотя объясните нам, за что нас так мучили телесным наказанием и голодом. И по этому поводу просим г. коменданта, что, хотя мы и сильно вымученные люди, но мы на работу согласны ехать; только со старым комендантом и всем батальоном его часовых мы не поедем, потому что они, можно сказать, не люди, не понимают человечества, поэтому и просим г. коменданта сего лагеря, обратите внимание на нас, военнопленных, и отмените от нас этого коменданта и весь его батальон. Подписи: Трофим Бабин, Касьян Фисенко, Михаил Пьянковский, Степан Орловский, Иван Мицкевич, Кузьма Кислук. 4-го июля 1916 года».

В конце июня 1916 года в лагерь Пруссиш-Голланд, где я работал вместе с 8 моими товарищами-докторами: Габовичем, Горбенко, Ранинским, Немчиновым, Бридицким, Пясецким, Смоленским и Годзицким, прибыла партия русских пленных, присланная для полевых работ. Из расспросов пленных установлено, что была образована партия в 5.000 человек русских пленных, которые приблизительно в январе месяце 1916 года были высланы на французский и бельгийский фронты для исполнения всевозможных работ, исключительно по укреплению и снабжению немецкого фронта, в непосредственной близости от огневой линии наших союзников. Эта партия была разбита на батальоны, числом, кажется, 13. Начальником каждого батальона состоял офицер, побывавший уже на фронте и раненый там, и специальная конвойная команда из стариков-ландштурмистов и вообще более или менее непригодных к фронтовой службе солдат. Эти рабочие батальоны русских пленных занимались исключительно рытьём окопов, ставили проволочные заграждения, строили шоссейные и железные дороги и мосты, обслуживающие передовые линии немецкого фронта. Принуждались они к этим работам нечеловеческими истязаниями и голодом. Когда наступила пора полевых работ в Германии, то, очевидно, по приказу свыше, из среды этих почти совершенно истощённых и замученных людей они должны были выделить группу самых здоровых и работоспособных людей и послать их в житницу Германии — Восточную Пруссию на полевые работы. Таким образом, присланная к нам в лагерь партия в 600 человек являлась образцом силы и здоровья из числа тех 5.000 несчастных, которые были на этих ужасных работах на фронтах Франции и Бельгии. По заведённому в местном лагере порядку, все вновь прибывающие команды пленных немедленно осматривались в амбулатории лагеря докторами Горбенко и Немчиновым. Результат осмотра первой группы в 60 человек был следующий: люди истощены до крайних пределов, многие из них совершенно не могут стоять на ногах, более половины страдает ясно выраженным туберкулёзом лёгких, у громадного большинства резкая анемия (малокровие) с большими отёками ног, полное отсутствие подкожной жировой клетчатки, контуры костей обрисовываются, как на скелете. Доктор Горбенко из 60 человек 35 записал в лазарет, частью как полных инвалидов, частью, как нуждающихся в продолжительном лазаретном лечении. Такое громадное количество больных вызвало очевидно сомнение у лагерного офицера в правильности их осмотра, и он отказался отослать их в лазарет. Тогда доктором Горбенко был подан мне официальный рапорт от 6-го июля 1916 года, и этот рапорт был мною передан в комендатуру. Оттуда последовало распоряжение, чтобы партия пленных была осмотрена доктором Горбенко, под контролем шефа лазарета, доктора Гёзе. На этот раз осмотрено было 100 человек, все они признаны истощёнными до последней крайности, более 50 % из них страдающими ясно выраженным туберкулёзом, более 60 % имело отёчные ноги. В общем же доктор Гёзе нашёл необходимым из этих 100 человек 72 отправить в лазарет для продолжительного лечения. И это были самые здоровые люди, выбранные из 5000 человек и присланные на полевые работы. Какие же остались там?

Продолжение следует…

(В продолжение темы, поднятой в статье “КАТОЛИЧЕСКАЯ ЕВРОПА – РОДИНА ГЕНОЦИДА И НАЦИЗМА“)

Нѣмецъ уже съ молокомъ матери всасывал въ себя презрѣніе къ другимъ народамъ, вѣру въ свое могущество, въ свою высокую культурность, въ свое какъ бы предопредѣленіе повелѣвать другими народами. Эту мысль вдалбливали ему въ голову въ семьѣ, школѣ и въ жизни. Этому же училъ и нѣмецкій философъ Ницше, говоря: “Падающего подтолкни”. И нѣмецъ повѣрилъ.

(Д-р М.П. Базилевич
“АЛЬБОМЪ СНИМКОВЪ изъ жизни русскихъ плѣнныхъ въ Германіи и Австріи”

Разыскивая сведения в интернете о моём предке (прапрадедушке) Мальчевском Евстафии Ивановиче, я обнаружила много интересного как для себя, так и, полагаю, для многих, особенно сейчас, когда идёт СВО.

Для начала – краткая биографическая справка.
Евстафий Иванович родился в 1857 году, скончался в 1937 в Ленинграде. Закончил Императорский университет Святого Владимира в Киеве (шестой по счёту университет в Российской Империи) в 1881 году и был направлен служить полковым лекарем в Украинский полк. В 1892 году в возрасте 35 лет защитил докторскую диссертацию (экспериментальное исследование) в лаборатории профессора Тарханова И.Р. на тему «К вопросу о вливании физиологического раствора NaCl в обескровленный организм». Защита диссертации проходила в Императорской военно-медицинской академии в 1891-92 уч.г.

Во время 1 мировой войны статский советник Мальчевский Е. И. служил дивизионным врачом 1-й пехотной дивизии 2 армии под командованием А. В. Самсонова, потерпевшей поражение в Восточно-Прусской операции 1914 года (17 августа – 15 сентября 1914 г.). Пропал без вести согласно опубликованным данным в Военном и литературном журнале «Разведчик» № 1558 от 09 декабря 1914 года (стр. 856) и по карточке Военно-исторического архива числится пропавшим без вести с 23 ноября 1914 года.

Копаясь в первоисточниках, я обнаружила оцифрованную книгу, изданную в Петрограде в 1917 году (до ВОСР) автора М.П. Базилевича «Положение русских пленных в Германии и отношение германцев к населению занятых ими областей Царства Польского и Литвы”. Материалы, собранные доктором М. П. Базилевичем в плену и среди русских врачей, вернувшихся из немецкого плена, относятся к периоду Первой мировой войны и охватывают 1914–1917 гг. (Базилевич, Михаил Петрович (1880-?). Положение русских пленных в Германии и отношение германцев к населению занятых ими областей Царства Польского и Литвы : Материалы, собр. д-ром М.П. Базилевичем… / М.П. Базилевич. – Петроград : тип. т-ва А.А. Суворина, 1917. – 208 с.; 24.)

Я не хочу комментировать книгу и давать рекомендацию всем её прочитать. Решила, что лучше приводить её выдержки на страницах сайта на современном русском языке с незначительными пояснениями.

ПРЕДИСЛОВИЕ

«6-го августа 1915 г. я попал в плен, пробыв перед этим целый год на фронте и сделав поход через Галицию и Карпаты. За это время много сотен врагов, главным образом раненых, прошли через мой лазарет; среди них были солдаты, офицеры и врачи, и, хотя нам во время похода приходилось читать в газетных статьях и отдельных брошюрах о том, что наши враги безжалостны, что они не щадят ни раненых, ни безоружных, но нам не верилось. Не хотелось верить, чтобы культурные люди могли дойти до такого одичания, до такой бессмысленной тупой жестокости. Мы утешали себя мыслью, что статьи эти хотя и содержат в себе долю правды, но умышленно преувеличены, чтобы влиять в известном направлении на общественное мнение и, главным образом, на солдат, и мы, врачи, не видели у себя врагов, мы видели перед собой только раненых и больных, которым необходимо было оказать помощь. Также смотрели на них и наши солдаты-санитары. Конечно, мы допускали возможность отдельных случаев зверств, ведь на эту страшную войну призвано почти все мужское население, мало ли среди него и в мирное время было жестоких людей, и мы понимали, что для таких отдельных личностей война являлась удобным случаем проявить свою жестокость, свои зверские наклонности. Но допустить какую-то планомерную, системную жестокость к беззащитным людям, какими являются раненые и пленные, мы не могли: настолько это было чуждо нашему сердцу, нашему духу. То, что мы увидели, то, что нам пришлось переживать, свидетелями каких страданий и унижений человеческого достоинства нам пришлось быть в долгие годы плена, живя в различных солдатских лагерях и рабочих командах, рассеянных по всей Германии, превосходило не только всякую смелую, но просто больную фантазию. Мы не хотели верить всем ужасам, о которых нам приходилось читать, но безжалостная судьба заставила нас самих пережить нечто ещё более ужасное, перед чем бледнело все прочитанное нами в статьях и брошюрах, и мы должны были поверить, ибо видели эти ужасы своими глазами, переживали их своими нервами, а многие из нас принесли им в жертву свою жизнь.
Я нашёл возможность и способ в плену же собирать документальный материал всего виденного и пережитого нами, а после войны мы решили собрать съезд всех врачей, бывших в плену, так как только мы, врачи, и знаем в подробностях жизнь наших пленных солдат, ибо мы жили вместе с ними. Я хотел на этом съезде врачей дополнить пробелы в своём материале и, осветив всесторонне положение наших пленных в Германии, издать обстоятельный труд по этому вопросу, чтобы заклеймить народ, возродивший рабство со всеми его ужасами.
Печальная действительность, с которой нам пришлось столкнуться, вернувшись на родину, заставляет меня спешить с опубликованием имеющихся у меня материалов в том виде, в каком они были собраны мною, не подвергая их никакой систематизации или обработке. Мы увидели, что русское общество почти незнакомо с положением наших пленных в Германии, мы увидели, что многие думают, что русским пленным живётся там так же хорошо, как живётся у нас нашим пленным врагам, и общество не торопится с помощью, а между тем погибших в плену от голода, эпидемий, непосильного труда и истязаний уже теперь нужно исчислять не менее, как в 400.000 человек, и, если оставшимся в живых не будет оказана немедленно самая широкая общественная помощь, их погибнет ещё больше.
Чтобы спасти от смерти сотни тысяч томящихся в тяжёлом рабстве наших братьев, отцов и сыновей, я и решил теперь же отпечатать мой документальный материал, повторяю, не подвергая его никакой обработке, и распространить его в самых широких слоях населения.
Я хочу, чтобы и народы других государств знали, как живёт русский свободный гражданин в Германии, и с этой целью я передаю свой материал представителям иностранных государств и рассылаю его в редакции иностранных газет. Член Бюро 110 вернувшихся из германского плена русских врачей».

Продолжение следует…

Как-то незаметно прошла выходка ГлавПУРа, по-другому назвать это событие не получается. 28.10.2022 г. состоялось награждении победителей конкурса на лучшую пьесу для драматических театров, которых поздравил зам. министра обороны ген.-полковник Горемыкин В.П., нынешний начальник ГлавПУРа. Кстати, он же ранее руководил ГУК МО. Это именно тот генерал, который в 2014 году на моё обращение по вопросу возрождения Военного института, одного из 70-ти с лишним военно-учебных заведений, уничтоженных во времена Табуреткина и его последователей, прислал официальный ответ, суть которого сводилась к следующему: офицеры, тем более грамотные, нам не нужны.
Теперь “товарищ” пошёл на повышение, руководит ГлавПУРом.
Не успел должность принять, как выдвинул “гениальный почин”:

Минобороны РФ создаст добровольческие фронтовые творческие бригады
Главное военно-политическое управление ВС РФ совместно с Департаментом культуры Минобороны РФ инициировало создание фронтовых творческих бригад, военную службу в которых будут проходить профессиональные артисты. Об этом в пятницу заявил замминистра обороны РФ генерал-полковник Виктор Горемыкин, слова которого приводит пресс-служба военного ведомства.
«Главным военно-политическим управлением ВС РФ совместно с Департаментом культуры Министерства обороны РФ буквально на днях было инициировано создание фронтовых творческих бригад. В этих подразделениях на воинских должностях, в погонах будут проходить военную службу профессиональные артисты: актёры, певцы, иллюзионисты, музыканты, а в ряде случаев также писатели и художники», – сказал Горемыкин в ходе церемонии награждения победителей конкурса на лучшую пьесу для драматических театров Министерства обороны Российской Федерации «Сила Слова», которая состоялась 28 октября в Центральном Доме Российской Армии им. М.В. Фрунзе. По его словам, профессиональные артисты смогут стать полноценными членами воинского коллектива, получат мощную социальную поддержку, включающую достойное денежное довольствие и стаж государственной службы. (Газета “На страже Родины” от 28.10.2022 г.)

Неплохо было бы сначала поинтересоваться, какие воинские звания были у Клавдии Ивановны Шульженко, Любови Петровны Орловой, Лидии Андреевны Руслановой и многих сотен других деятелей культуры, которые в годы войны выступали на передовой, а гонорары отдавали в фонд обороны.

Мама во время войны не вылезала буквально с фронта. Она даже на лыжах передвигалась из одной части в другую, чтобы дать концерт. Во время войны мама подарила армии две батареи «Катюш», — вспоминала Маргарита Крюкова, дочь Лидии Руслановой

Ничего не имею против артистов, выступающих перед нашими бойцами, наоборот, отношусь к ним с глубоким уважением и благодарностью за то, что они делают на фронте.
Но, следуя логике генерала, воинские звания надо присваивать не только им, а всем рабочим и служащим, которые обеспечивают, кормят, одевают и вооружают нашу армию. Членам семей тоже. Им – в первую очередь. Они-то более других достойны. Ведь это их близкие Родину защищают. Ну, и для полноты, всех поголовно приравнять к участникам БД.
Интересно, а как быть с населением, 8 лет жившим под обстрелами? Они смогут «стать полноценными членами воинского коллектива, получат мощную социальную поддержку, включающую достойное денежное довольствие и стаж государственной службы»?

Вполне допускаю, что это «гениальное начинание» он не сам придумал, а какой-то «карьерист» из политрабочих ему такой текст написал и подсунул. Но, вины это не снимает. Прежде чем дурь нести, следовало, хотя бы, прочитать и подумать. Или, выражаясь словами Президента, “девушка не в себе“? Что весьма смахивает на правду. Ведь это благодаря, в том числе, и ему, и ГУКу под его руководством у нас было расформировано более 70-ти военно-учебных заведений. И возникает вопрос, где взять теперь, по прошествии 30-ти лет, профессорско-преподавательский состав, инструкторов и пр.? Как возрождать научные школы, сами учебные заведения, материально-техническую часть?

Ознакомившись с послужным списком замов министра обороны, да и его самого, становится ясно, что многие из них попадают в ВС из ГО и ЧС через администрацию Московской области.
Видимо, там и находится кузница кадров для Вооружённых сил.

Пояснительные выражения объясняют тёмные мысли.
(Козьма Прутков. Мысли и афоризмы.)

В детстве мы читали «Приключения Тома Сойера» Марка Твена, изданные в 1876 году. Ну, если не читали, то, возможно, смотрели экранизацию этого произведения.
С чего начинается повествование? С зашитого ворота рубашки Тома:

«…Том, тебе ведь не нужно было распарывать ворот рубашки, чтобы намочить голову? Значит, он так и остался, как я его зашила. Расстегни-ка куртку!
Всякий след беспокойства исчез с лица Тома. Он расстегнул куртку. Воротник оказался зашитым.»
(Приключения Тома Сойера. Марк Твен 1876 г. Глава 1.)

Внимание, вопрос!
Почему ворот рубашки должен быть зашит?

Подсказку находим в романе Жюля Верна «Таинственный остров» :

«…натрий, из которого легко получить углекислую кислоту, и хлор, давший хлористую известь и другие соединения, были использованы для всевозможных домашних надобностей, в частности для стирки белья. Впрочем, стирку устраивали всего четыре раза в год, как это делалось когда-то в почтенных семействах.»
(Жюль Верн, «Таинственный остров» 1874-1875 гг. Глава 14.)

Иными словами, чтобы не тратиться на пуговицы, потребность в которых обусловлена необходимостью регулярно снимать и надевать одежду, отпадает, если принятие «водных процедур», сиречь мытьё, проводится раз в три месяца. По сей причине, проще зашить ворот рубашки и распороть его только при следующей смене белья, что «в почтенных семьях» происходило редко. А у простого народа Европы и Америки такое событие, видимо, имело место ещё реже.
Не прошло и 150 лет, как Европа возвращается к своим «корням» .
Процесс «из грязи – в князи» завершён, начинается откат к исторически верному состоянию.
Всяк сверчок знай свой шесток.

Если бы все прошедшее было настоящим,
а настоящее продолжало существовать наряду с будущим,
кто был бы в силах разобрать:
где причины и где последствия?
(Козьма Прутков. Мысли и афоризмы.)